Легендарный Крым
Когда летом 1853 года
паровой флот англичан и французов подошел к Севастополю, стало ясно: пробил
последний час парусников. Их решили затопить у входа в бухту, чтобы корабли
собой закрыли подступы к городу вражеской эскадре.
Ох, как выли
матросские женки, собравшиеся на берегу! А между тем, с кораблей сгружали
орудия, ядра, порох, провиант, парусину… За работой некогда было предаваться
унынию, но то и дело кто-нибудь из матросов смахивал маленькую, быструю, злую
слезу с обветренной щеки. А у иного рыдание запирало глотку. И он
останавливался в спешке, напрасно стараясь схватить воздух сведенным болью
ртом. У молодых офицеров дрожали руки, и команды они отдавали, не глядя
матросам в глаза……
Сам адмирал
Корнилов, командующий флотом, стоял на берегу с непокрытой головой. Великое
горе было в его глазах, а благородное лицо стало еще бледнее обычного. Адмирал
был красив такой одухотворенной красотой, которая передается из рода в род
вместе с наказом беречь Честь, служить Престолу и Отечеству.
Многие в тот
страшный час соединяли взглядом стройные силуэты кораблей, медленно спускавших
белоснежные паруса, с фигурами адмиралов, стоящих на берегу. По круглому лицу
самого младшего из них, Истомина, проходила судорога страдания. Нахимов был
мрачен, чернее тучи.
Корабли уходили на
дно по-разному. Одни ложились на бок, волны еще долго плескались в трюмах, били
о борт. Другие задирали корму, погружались, сопровождаемые ревом и стоном воды,
которая воронкой завивалась, вслед ухнувшей громаде.
- Ишь, как! –
говорили на берегу. – Будто в охотку пошел к батьке морскому в гости!
- А этот, душевный,
с белым светом расставаться не хочет !
- Тяжко ему. Я на
нем еще под Синоп ходил… От трех турецких тогда отбились. Как это тебе?
- Что говорить,
постарались для России.
- Постарались…
Но вот дошла очередь
до «Двенадцати апостолов». Еще недавно на этом корабле держал свой флаг адмирал
Нахимов. На нем он ворвался в Синопскую гавань, его он любил, как детище свое
любят одинокие люди. Когда подошла очередь «Двенадцати апостолов», Нахимов не
выдержал, ушел с набережной. А матросы между тем продолжали свое невеселое
дело. Как и в других случаях, пробуравили в днище корабля несколько дыр, а он –
ни в какую: стоит на воде, красуется. Тихонько шлепает волна об крутые бока –
будто войны никакой нет. Будто сейчас спустят парадный трап, отлетит от корабля
шлюпка, взойдет на нее сам Нахимов, и все очнутся от страшного сна…
Но Бог, видимо,
судил иначе. И стали буравить новые дыры в днище корабля. Другим-то и двух-трех
хватало. А тут уже четырнадцать, но корабль стоит, мачты в самый зенит, не кренится.
А время не терпит,
время подпирает.
Тогда отдали
команду: «Владимиру» стрелять в «Двенадцать апостолов». Вот он и начал. Что
тогда на берегу поднялось! Бабы, что прибежали с Корабельной, друг другу на
грудь падают, ревут, матросы, кто губу закусил, чтоб не завыть, кто рукавом
утирается, кто вовсе обмяк.
Адмиралы смотрят
пристально, глаза сощурили. Только все равно слеза их выдала: побежала по
бледным щекам, лица искривились.
А снаряды попадают,
рвут борта. Но никакого результата. Корабль, как стоял посреди бухты, так и
стоит. А на берегу переговариваются:
- И за что ему
судьба такая? От своих смерть принимать?
- И не говори,
ничего горше нет, как на то смотреть.
- От турок сколько
раз уходил. А тут – на!
А в то время
матросик один как закричит:
- Икона его на воде
держит! Икону Пресвятой Божьей Матери, заступницы нашей забыли, вражьи дети! Не
сняли. Эх-ма!
Сказал и так
бескозыркой о землю ударил, так закричал, что все к нему головы повернули. А он
подбежал к берегу, перекрестился и – в воду!
Доплыл до корабля,
поднялся на борт, вынес икону и обратно – вплавь. Одной рукой подгребает, другой
икону высоко над водой держит.
И только он на
берег ступил, корабль покачнулся, как бы прощаясь с родной гаванью, кланяясь ей
и тем, кто стоял, плакал над его судьбой. Вздох раздался. Нет, не на берегу –
на самом корабле вздохнуло, горько, с тяжестью. И пошел он на дно…
Комментариев нет:
Отправить комментарий